Панихида

Отпевали покойную в малом траурном зале крематория на мемориальном Байковом кладбище, в большой христианский праздник Покрова, что совпадает с особенно важной для страны светской датой — Днем защитников и защитниц. (С переходом на новый церковный календарь Православная церковь Украины отмечает Покров не 14, как прежде, а 1 октября.)

Привезли Оксану из морга в закрытом гробу, обтянутом светлым атласом. Перед началом панихиды священник наклонился к родным и тихо уточнил причину смерти цветущей 50-летней женщины — не суицид ли.

— Медсестра. «Шахед» убил, — еле слышно ответила мать. Священник склонил голову.

Тут надо подчеркнуть: Институт Стражеско не только ведущий научно-исследовательский центр Украины в области современной кардиологии, но и клиника: стационар, операционные, реанимация, палаты, где лежат больные с тяжелыми патологиями, иные с кислородной поддержкой.

Около восьми утра дрон таранил именно лечебный корпус.

— Попрощаемся с новопреставленной убиенной Ксенией, вспомним о ней… — молебен завершался. Пожилой отец Оксаны Катеруши, врач-педиатр из Винницы — преданность медицине у них семейная, — стоял рядом с осиротевшей внучкой Кариной, очень похожей на мать, такой же круглолицей. Четыре месяца назад у Карины скоропостижно умер отец. А теперь нет и мамы. Только коллеги мамины рядом. Ни одно рыдание не прорвалось криком вовне: умение владеть своими эмоциями — тоже необходимое профессиональное качество. Хотя слова были нестерпимы, как острая боль.

— Она в шесть сорок пять сообщение прислала: «Тетя Надя, жуткая ночь».

— А я с Оксанкой в пятницу говорила. Она собиралась после дежурства на дачу ехать: там такая красота, розы. У нее всё расцветало.

— А мне недавно рассказывала про ночную смену. Два часа, звонит ей на пост больная: «Оксана, посиди со мной, так тяжко на душе…» Посидела, пошептались, женщина уснула. Другой звонок: «Сестричка, простите. Нет, ничего не беспокоит. Просто страх берет». — «Бегу!» — и бежит.

Священник слушал не отстраненно. Понимал чувства: недавно, признался, сам потерял родную сестру при похожих обстоятельствах. Гибель гражданского населения, от новорожденных до стариков, при обстрелах Украины превратилась в статистику, которая сопровождает каждые новые сутки войны.

— Клятва Гиппократа — ваш крест. Оксана несла этот крест до последних минут жизни. Помогайте людям с такой же любовью и милосердием, — обратился он к друзьям Оксаны Катеруши. — И пусть нам всем хватит сил и, прости, Боже, ненависти, чтобы прогнать нелюдей из Украины.

Днем раньше

Черные от копоти стены и потолок, гуляют сквозняки. Хотя в горле, как обычно на свежем пожарище, не дерет. Наверное, потому, что ребята в оранжевых жилетах с надписью «Добробат» (волонтерский строительный батальон, который по собственной инициативе появляется вслед за спасателями приводить в порядок после «прилетов» уцелевшее жилье, школы, больницы — всё, до чего дотянулась российская армия) продолжают наполнять мешки, выгребая спекшиеся груды теперь уже строительного мусора. И режут листы фанеры — закрывать оконные проемы.

Резко похолодало, задождило. С третьего по пятый этаж придется забить больше шестидесяти окон, а здесь, на четвертом, в эпицентре, последствия особенно заметны. Из палат, конечно, все переведены в другие корпуса. Но плановая госпитализация не прервана. Попасть в Институт Стражеско, государственное медучреждение с достойной историей, флагман национальной кардиологии, у «сердечников» нескольких поколений всегда считалось залогом спасения.

Счастье, что сотрудники Госслужбы по чрезвычайным ситуациям уже имели дело с такой смертельной ловушкой. Впервые новый тип угрозы зафиксировали в Киеве в мае нынешнего года.

Выгоревшая часть коридора переходит в ту, по которой пронеслась взрывная волна. Где-то сорвала с петель двери, а металлические жалюзи смяла и выбросила в кроны берез, растущих у здания. Зато в соседней комнате замечаю на подоконнике не потревоженный вазон с фиалкой. В кабинете профессора, доктора медицинских наук, 74-летнего Михаила Илларионовича Лутая — тридцать лет он был заместителем директора Института — внешне вообще ничего не изменилось, только пропахло гарью. Оксану Катерушу профессор знал тоже тридцать лет:

— Пришла к нам сразу после медучилища, так и осталась. Прекрасный человек, светлый, очень квалифицированный. Понимаете, это банальные фразы. Наше отделение ишемической болезни сердца, конечно, не ургентное (неотложное. — Прим. ред.), но нагрузка большая. Потому что пациенты в последнее время имеют определенные психологические проблемы. А она умела успокоить. И внешность такая располагающая… Настоящая украинская Оксана.

Пользуюсь случаем — уточняю, если ли прямая связь между кардиологическими заболеваниями и войной:

— Люди гораздо больше нервничают, переживают, хронически недосыпают, начинает болеть сердце… Война убивает и таким образом?

Михаил Илларионович дослушивает мои околонаучные рассуждения до конца:

— Не стоит переоценивать прямую связь стресса с сердечно-сосудистой патологией. Патология имеет свою базу: что-то генетически заложено, что-то зависит от образа жизни, режима. Но стресс провоцирует. Например, пациент вспоминает: «Впервые у меня заболело сердце тогда-то, при обстреле!» Да, но ишемическая болезнь зрела в организме, а проявилась в этой ситуации. Иногда болезнь протекает без выраженного поражения коронарных артерий, — объясняет мой собеседник. — Мы всё чаще и чаще, по сравнению с контрольной группой, наблюдаем микроваскулярную стенокардию, то есть сужение капилляров сердца, у пациентов, переселившихся из прифронтовых регионов, из Донецкой и Луганской областей. Стрессовая нагрузка может влиять на тонус коронарных артерий…

Лутай на минуту замолкает. И продолжает:

— Оксана, с ее участием и добротой, для таких людей была целебна. А потери при подобных обстоятельствах — шок. Ведь погибла не только медсестра, но и пациент, который находился на лечении.

«Силой не потянешь»

Профессору в то утро первой позвонила домой заведующая отделением Ольга Ивановна Моисеенко: «В Институт прилетело!» Соломенский район столицы, особенно в последнее время, «накрывали» особенно жестко. Ольга Ивановна собиралась на работу: обстрел не обстрел, а ехать надо. И тут дежурная смена сообщила о пожаре.

— Один немолодой человек, не раз у нас прежде лежал, очень боялся взрывов. От Оксаны не отходил ни на шаг, настоящий хвостик… — вспоминала Моисеенко. — Набираю мобильный номер сестринского поста — нет связи. Набираю личный Оксаны, как раз дежурила, — нет связи. Но такого быть не может, она же сверхответственная! Сердце екнуло.

В девять, когда Ольга Ивановна была уже на месте, пожарных сменили спасатели, обнаружившие два тела…

Всю ночь пациенты и медперсонал провели в убежище. Таких убежищ в Институте несколько. Подвалы как подвалы: у стены ряд кресел, по виду принесенных из актового зала, кушетка, прикрытая покрывалом, лифт, чтобы доставлять сюда на каталках.

Около восьми утра Оксана Катеруша решила подняться в сестринскую, занести в компьютерную базу информацию по отделению. Проклятый алгоритм комбинированных атак с воздуха, который мы все изучили на личном опыте — сначала нашествие ударных дронов, потом ракеты с «ТУшек» и баллистика, а дальше должны следовать доразведка и отбой, — указывал на то, что острая фаза обстрела миновала. «Хвостик» стал жаловаться, что плохо себя чувствует, устал от бессонной ночи, нервного напряжения, замерз, и тоже пойдет наверх, побудет рядом, вскипятит чаю…

Я поговорила еще с медработниками, которые попросили не называть их фамилий. Вот коллективное мнение: распоряжение «быть в укрытии до отбоя» выполнять надо. Но как, например, хирургу не спать каждую громкую ночь, бежать в подвал, в паркинг, в метро, если у него с утра серьезные операции? И так, без отдыха, скоро четыре года. «Проснусь от сирены, гляну в телефон, плюну и перевернусь на другой бок». Еще тяжелее убедить спускаться в убежище пациентов. «Силой не потянешь! А люди наотрез отказываются, раздражаются. И не придумывают, что плохо себя чувствуют, иначе бы до стационара в кардиологии не дошло. Говорят: «Ну не совсем же россияне отморозки, чтобы в больницу стрелять!»

«Надо о ней рассказывать»

Анне Опанасюк, старшей медсестре, каждое слово дается с трудом. Замолкает, закрывает лицо ладонями. Но тут же сама себя одергивает:

— Нет, надо рассказывать об Оксане! Как она пожилым лекарства заказывала по интернету, как с их вечным «опять мобилка не работает» разбиралась. У нее самой дома дедушка в глубокой деменции. Сколько раз намекали: устроим в хоспис, Институт поможет, ты же надорвешься. «Нет. Родной человек. Я досмотрю».

Анна делает глубокий вдох:

— У меня маленький ребенок заболел. Прошу: «Девочки, подмените, должна дома побыть!» Профессиональных сестер много, но не соглашался никто. Есть особенности работы, не всякая потянет. И тут Оксанка: «Ань, я подменю. Ты только мне по телефону будешь говорить, как делать».

— В свое время мы размышляли, кого назначить старшей сестрой: Опанасюк или Катерушу, — подключается Михаил Илларионович. — Всё же выбор пал на Аню. Разные потом могли возникнуть отношения, знаете… А они остались подругами.

Последнее, что Оксана успела, — дать объявление о поиске еще одной медсестры для отделения и принять звонки от потенциальных претенденток.

— Собрала на себя весь негатив. «Вакансия? Хорошо. Сколько денег платят? Да ну вас!» Мы же не коммерческая клиника. Зарплата маленькая, ответственность ого-го. «Не переживай, у нас такой коллектив уникальный. Все равно найдем достойную», — еще в пятницу мне это повторила… — плачет Анна.

Лаборантка Наталья Викторовна тоже знала Оксану Катерушу все тридцать лет. Называет ее «прирожденной сестрой милосердия». И не ожидает вопроса — как после трагедии входить в эти стены:

— Мы свою работу не бросим.

Как будто точку ставит.

Киев